С детства Маруся болела сахарным диабетом, да еще в инсулинозависимой форме. Два укола в день — и в те времена, когда одноразовых шприцев не было, она всюду таскала герметичный футлярчик и два флакона: со спиртом и инсулином.
— Я сейчас, на минутку, — говорила она и исчезала в туалет, чтобы потом вновь, как ни в чем ни бывало, вернуться к прерванному разговору.
Еще она постоянно носила с собой печенье, потому что иногда ей срочно надо было что-нибудь съесть, чтобы избежать обморока.
Но — ничего страшного. Для неё все это превратилось в маленькие ритуалы. Маруся работала в геологии лаборанткой. И каждое лето отправлялась со своим отделом в «полевой сезон». Жила в палатке, кипятила шприцы между обедом и ужином и, казалось, не испытывала неудобств.
А еще она плясала до упаду, ходила в горы и выпить могла со всеми. Хорошенькая, русоволосая, сероглазая, с ладненькой фигуркой, она всегда нравилась мужчинам.
От отца Маруся унаследовала хороший слух и голос. Такой я её и помню с раннего детства — напевающей невинные песни шестдесятых. Она и мужа себе выбрала с гитарой — в здоровенном, откровенно грубоватом парне были сила и здоровье. Ей очень хотелось нормального ребенка. Она уехала рожать в Москву и вернулась вместе со здоровеньким сыночком. Вырос он абсолютной копией отца: высокий, шумный, грубоватый.
В Марусиной жизни стали мелькать любовники. Антон с Марусей развелись. Формально, чтобы не потерять квартиру матери Антона. Ведь гражданам в советское время частной собственности не полагалось, поэтому просто завещать квартиру сыну мать не могла — нужно, чтобы он там был прописан. Числились они в официальном разводе, но жили вместе. Антон тогда проявил чуткость: возил неверную жену по больницам, покупал ей продукты и… снова женился на ней. Да — грубый, да. — простой, но он оказался способным любить. Любить всю жизнь. Всю её жизнь. Она еще бодрилась, еще пела на вечеринках свою любимую песню — «Плот». Только случилось то, чего предвидеть было невозможно: Маруся начала злоупотреблять спиртным. Иногда она приходила в гости ко мне и не найдя желающих составить ей компанию, пила коньяк в одиночку, и снова оживлялась, снова блестела глазами и смеялась. Но больше уже не влюблялась. А время шло. Сын вырос, закончил по семейной традиции геологоразведочный факультет, женился. Кажется, после этого Маруся и начала умирать. Ей больше незачем стало держаться зубами за ускользающую жизнь. Быть бабушкой она не умела. Да и не хотела. А быть женщиной уже не хватало сил. Все было завершено. Она болела тяжело и долго. И говорила, что скоро умрет.
Но она все же собиралась встретить Новый год и готовила подарки. Только 28 декабря упала на руки моей мамы (она в тот вечер зашла к ней в гости). И умерла. Мгновенно. И всем нам стало немного темнее. На её надгробном памятнике — Маруся выглядит взрослой и зрелой. Я гляжу поверх и вижу хрупкую невысокую девушку, звонко поющую свою любимую песню:
Но мой плот,
Свитый из песен и слов,
Всем моим бедам назло
Вовсе не так уж плох…
_80x60_0f7.jpeg)
